Хроника - Страница 22

Он любил чужеземцев и, принимая их, выказывал такую заботу, что их многочисленность казалась обременительной не только двору, но и королевству. Но он благодаря величию духа не принимал в расчет подобных соображений, полагая, что даже величайшие расходы будут возмещены славой щедрости и ценой доброго имени.

Он обладал сильным и крепким телосложением, высоким ростом, который все же не выходил за рамки обычного, - известно, что он был семи его собственных ступней в высоту, - и круглой головой; у него были большие и выразительные глаза, довольно крупный нос, благородная седина и веселое, живое лицо. Все это придавало ему величавую наружность и достоинство, и когда он сидел, и когда он стоял. И хотя шея его казалась толстой и короткой, а живот выступал наружу, все это скрывалось соразмерностью прочих членов. Поступь его была твердой, весь облик - мужественным, но голос, хоть и звучный, не вполне соответствовал наружности; он отличался крепким здоровьем, хотя перед смертью в течение четырех лет часто страдал от лихорадки, а в последние дни хромал на одну ногу.

Будучи красноречив, он умел ясно излагать все, что хотел; не довольствуясь родной речью, он занимался изучением иностранных языков; причем латинский он знал так, что употреблял в разговоре наряду с родным языком, а греческий лучше понимал, чем мог на нем говорить. Свободные искусства он очень старательно изучал, а их преподавателей очень ценил и оказывал им большое уважение. Изучая грамматику, он слушал пожилого дьякона Петра Пизанского; в прочих же предметах имел своим наставником Альбина по прозвищу Алькуин, тоже дьякона, [родом] из Британии, мужа образованнейшего во всех отношениях, у которого изучил и риторику, и диалектику; причем особенно много времени и сил он уделил изучению астрономии. Изучил он и искусство счета, благодаря чему мог с поразительным чутьем вычислять движение звезд. Пытался он также писать, и с этой целью имел обыкновение держать под подушкой и всюду носить с собой дощечки для письма, чтобы в свободное время приучать руку выводить буквы; но труд его, слишком поздно начатый, имел мало успеха.

Он усердно занимался верховой ездой и охотой, что было присуще всему его роду; ведь едва ли найдется в тех землях народ, который мог бы сравниться в этом искусстве с франками. Он также любил купаться в горячих источниках, часто занимаясь там плаванием; в нем он был настолько искусен, что по праву никто не мог его в этом превзойти. Именно по этой причине он построил в Ахене дворец и провел там последние дни жизни вплоть до самой смерти.

В еде и питье был он очень умерен, но в питье более воздержан и редко когда выпивал во время обеда более трех кубков; в пище же был менее воздержан и часто жаловался, что посты вредят его здоровью. Пиры он устраивал очень редко и то лишь по особо значимым праздникам, но тогда уже при большом количестве гостей. На обед ежедневно подавалось только 4 блюда, не считая мясного жаркого, которое охотники имели обыкновение подавать на вертеле и которое он вкушал охотнее, чем любое иное блюдо. Во время обеда он слушал музыку или чтение. Читали ему истории и рассказы о деяниях древних; ему также нравились книги св. Августина, особенно те из них, что назывались «О граде Божьем».

Помощи бедным и безвозмездной щедрости, которую греки называют милостыней, он был настолько предан, что не только старался оказывать ее на родине и в своем королевстве, но, сочувствуя их бедам, имел обыкновение отправлять деньги за море - в Сирию и Египет, в Африку, Иерусалим, Александрию и Карфаген, где христиане, как он знал, живут в бедности; он и добивался-то дружбы заморских царей только затем, чтобы оказать живущим под их властью христианам ободрение и утешение.

Превыше прочих святых мест он почитал церковь блаженного апостола Петра в Риме, в дар которой уступил огромную сумму денег; во всем королевстве в это время он ни о чем не заботился более, чем о том, чтобы город Рим благодаря его труду и заботам засиял прежним величием, а церковь св. Петра была не только охраняема и оберегаема им, но и украшена, и одарена его стараниями более всех церквей. Хоть он и любил ее столь сильно, но на протяжении 46 лет, в течение которых правил, только четыре раза посетил ее ради молитвы и исполнения обетов. Причиной же его последнего визита было не только [благочестие], но и то, что римляне, причинив много обид понтифику Льву, а именно, вырвав глаза и урезав язык, как уже говорилось, заставили его воззвать к верности короля. Поэтому, отправившись в Рим, чтобы восстановить положение дел в церкви, пришедшей в полный беспорядок, он провел там все зимнее время. В это время он принял титул императора и августа, от которого поначалу решительно отказывался, уверяя, что вообще не пошел бы в этот день в церковь - несмотря на торжественность праздника - если бы заранее знал о намерениях понтифика. Зависть Константинопольских императоров, негодовавших на то, что он принял этот титул, он перенес с великим терпением и победил их упорство великодушием, в котором без всякого сомнения намного их превосходил, отправляя к ним частые посольства и в письмах называя их братьями.

После принятия императорского титула он обратил внимание на то, что многое в законах его народа было несовершенно, - ведь франки имели два закона, во многих пунктах весьма различных, - и задумал добавить то, чего недоставало, удалить разночтения, а ложно и неправильно изложенное исправить. Однако он ничего этого не сделал, разве что добавил к законам несколько глав, да и то неполных. Зато он велел записать, доверив бумаге, устное право всех народов, живущих под его властью; он также записал и сохранил варварские и древнейшие песни, в которых воспевались деяния и войны древних королей.