Разве сможет кто-нибудь достойным образом поведать об ее неутомимости в отношении богослужения? Мелодии божественных песнопений разного лада и рода наполняли ее келью. Ибо келья ее находилась рядом с церковью, в ней она спокойно отдыхала; каждую ночь, поднявшись, она [покидала] ее, а на дороге и у ворот, расположенных в три ряда, [стояли мужчины и женщины], восхвалявшие и благословлявшие Божественное милосердие; находясь в церкви, она, усердствуя в бдении и молитвах, ожидала торжественную мессу. Затем она выслушивала всех немощных по соседству, навещала их и предоставляла все необходимое; протягивала руку помощи беднякам; странников, которые всегда здесь находились, она принимала со всей щедростью, никого не отпуская без ласкового слова и никого не оставив без подарка или без необходимой поддержки. Она часто посылала все необходимое [даже] путникам, которых замечала издали из своей кельи. И хотя такие труды она весьма смиренно совершала и днем и ночью, все же ни в чем не умалила она королевского достоинства. И, как пишут, хоть и была она, как королева, окружена народом, но всегда оставалась утешительницей страждущих. Всех домашних слуг и служанок она обучала различным искусствам, а также грамоте. Ибо и сама знала грамоту, которую достаточно успешно изучила после смерти супруга. Итак, достигнув преклонных лет и всеобщего почета, совершив много добрых дел, одарив многих милостыней, раздав все королевские богатства рабам Божьим, служанкам и беднякам, она отдала Христу свою душу. Пусть никто не упрекнет нас за то, что мы передали благочестивую молву о них, не проверив все это с опасностью для истины. От некоего отшельника мы слышали, что он - не знаю, то ли в состоянии вдохновения, то ли в явившемся ему видении - видел, как бесчисленное множество ангелов с неописуемой славой возносили на небо душу епископа Бернгарда и королевы.
Император, узнав о смерти матери, сына и прочих знатных мужей, решил отказаться от похода на Фраксинет. Подгоняемый страхом близкой смерти, он постарался в подходящее тогда время исполнить все то, что обещал Богу, будучи в нужде. Так, он велел приору Хильдеварду, избранному всем духовенством и народом св. Хальберштадтской церкви и предназначенному к тому же господином его Бернгардом, идти в Рим; и открыл ему то, что долго скрывал в своей душе, а именно: что он всегда стремился создать в городе Магдебурге архиепископство в надежде на вечную награду и небесную защиту отечества, и обещал быть готовым исполнить все, чего бы тот ни пожелал от него, если он согласится исполнить его обет. Тот же, будучи умным мужем, согласился с его благочестивой просьбой и уступил Богу, св. Маврикию и императору часть своего прихода, расположенную между реками Оре, Эльба и Боде и Фридриховой дорогой. Он, сверх того, идя навстречу любезной просьбе августейшего цезаря, уступил Богу и св. Лаврентию приход, лежащий между Вильдерграбеном, Зюссер-Зее, реками Заале, Унштрутом, Хелме и рвом близ Валльхаузена.
Император, радуясь такому подарку, схватил его за руку и, вручая ему вместе с посохом пастырское достоинство, сказал: «Прими же вергельд за отца твоего!». Ибо его отца Эрика Оттон велел казнить за то, что он вместе с прочими как сказано выше, пытался убить его в Кведлинбурге во время Пасхи. Итак, император пожаловал в это время Хальберштадтской церкви и св. Стефану многие владения.
Совершив это, император вызвал к себе Рихера, третьего аббата Магдебургской церкви, - ведь его предшественники - Анно и Отвин - стали епископами Вормса и Хильдесхайма, - желая украсить его епископским саном; но, поскольку тот презрел доставленное ему тайно письмо, [Оттон] поставил во главе архиепископства Адальберта Трирского, по роду занятий монаха, рукоположенного ранее в епископы Руси, но изгнанного оттуда язычниками, славного и испытанного во всех отношениях отца, и отправил его в Рим, чтобы получить у папы паллий. Господин папа Иоанн, тринадцатый этого имени, ранее епископ Нарни, согласился со справедливой просьбой, не колеблясь, признал его в привилегии апостольской власти достойным сана архиепископа и ради любви к блаженному Маврикию, Иннокентию и святым, которые покоятся в Магдебурге, а также к названному императору вручил ему паллий для торжественного служения мессы в году от воплощения Господня 968-м, 12-го индикта, 18 октября, то есть в праздник св. евангелиста Луки, в четыертый год понтификата самого господина Иоанна, вселенского папы. После этого император отправил [Адальберта] к его престолу, предписав всей знати Саксонии посетить его в ближайшее Рождество Господне.
Сам император каждый день, как найдено в грамоте, имел пищу такого рода: тысячу свиней и овец, 10 бочек вина и 10 пива, тысячу мальтров зерна, 8 быков, не считая цыплят и поросят, рыбы, яиц, овощей и многого другого.
Рождество Господне император отпраздновал в Апулии, а Пасху - в Калабрии.
Архиепископ Адальберт, с блеском принятый духовенством и всем народом, посвятил в эти праздничные дни: Бозо - первым пастырем Мерзебургской церкви; Бурхарда- первым блюстителем Мейсенской церкви; Гуго - первым епископом Цейцкой церкви. Император добавил к ним трех ранее посвященных, то есть Дудо Гавельбергского, Дуделина Бранденбургского и Иордана Познанского; все они обещали подчинение епископу и его преемникам.
Монахи, которые прежде там проживали, были переселены на гору в черте этого города, которая зовется «Гора св. Иоанна», 9 августа, то есть накануне дня св. мученика Лаврентия. Многие годы спустя они имели обыкновение босиком совершать в этот день шествие в город - в знак уважения и памяти об этом переселении - прося св. Маврикия и прочих святых о заступничестве. Этот обычай сохранялся вплоть до появления нового устава из Хиршау. А в каком году случилось это переселение, мы точно не знаем, разве что читали, что император в 965 году от воплощения Господня, 8-го индикта, в 4-й год его императорской власти, королевской же - 30-й, передал этому монастырю всю медовую десятину со славянской провинции под названием Ницици. А в этом ли году произошло [переселение], в предыдущие ли - неизвестно.